Фильм про то, как иранское кино (а вовсе не индюшка) очаровало канадского режиссера Мэттью Ранкина
На Каннском фестивале 2024 года фильм «Универсальный язык» (Une langue universelle) завоевал приз зрительских симпатий. Лента крайне необычна и даже странна. Но высокие оценки, выставленные ей зрителями и критиками на популярных сайтах, заставляют пристально присмотреться к этой работе.
Просто абсурд
Что ж, мир абсурден. А глазами режиссера, сценариста и по совместительству исполнителя главной роли Мэттью Ранкина («Двадцатый век») он абсурден вдвойне. Но в то же время этот самый мир трогателен, тонок и убедителен в своей странности. Да, да, вы не ослышались, пока будете смотреть, вряд ли удивитесь чему-то по-настоящему при всей запутанности и явной нелепости происходящего. Ведь самое необычное в ленте подается как нечто рутинное. Например, главный факт — в работе Ранкина весь Виннипег (столица канадской Манитобы) говорит не на английском и французском, как в реальности, а на фарси, и представлен он так, будто мы не в Северной Америке, а в Иране. И загадочные загоревшие люди (персы) среди снегов и тоскливой архитектуры — обычное дело.
Итак, с первых минут картины мы будто попадаем в замкнутое пространство двора-колодца. Сначала нас окружают звуки (типичный прием иранских режиссеров «новой волны»). Зрители лишь слышат, как учитель грубо распекает своих учеников за никчемность, и только потом «заглядывают» в класс. Какое-то время, точно на просмотре очередной картины Феллини, камера выхватывает лица детей, одно за другим, пытаясь определить героя. Но не успевает, ибо, написав на доске по-французски: «Мы все потеряны в этом мире» и знатно прооравшись, педагог отправляет целый класс в шкаф. А еще он исключает всех до тех пор, пока бездельник «не прозреет», вернее, не отберет очки у индейки-похитительницы (кстати, птичка в картине Ранкина очень важна). В общем, так и начинается эта, на первый взгляд, бессвязная история, главный герой которой появляется далеко не сразу.
Просто чудики
Прежде чем мы познакомимся с ним, придется насладиться самой бессмысленной экскурсией на свете. Вместе с замерзающими и ворчащими туристами мы рассмотрим фонтан без воды, кем-то забытый на остановке чемодан, а также здание, в котором «не жил никто из известных людей, но зато жили неизвестные».
Встретим нескольких чудаковатых персонажей: человека-елку, продавца деньрожденных тортов («Ну и что, что у вас день рождения в августе, купите торт и заморозьте, ей-богу, он еще полгода пролежит!»), слоняющуюся по чужим похоронам женщину-лакримолога с трогательной коллекцией слез, школьниц, пытающихся вытащить изо льда вмерзшую купюру, бравого ковбоя, продающего индюшатину, а также самую красивую индюшку, победившую в нескольких конкурсах красоты.
Просто Мэттью
Однако, когда мы наконец заметим Мэттью Ранкина, увольняющегося со скучной государственной работы, все увиденное начнет складываться в единую картину.
К слову сказать, режиссер назвал эту работу «автобиографической галлюцинацией». Некоторые истории, вроде сюжета с вмерзшей купюрой, или персонажи типа человека-елки действительно из его детства. А вся иранская тема и вовсе возникла от большой любви Ранкина к фильмам восьмидесятых-девяностых годов. Молодой человек настолько восхитился поэтичными лентами Джафара Панахи, Мохсена Махмальбафа и Аббаса Киарастами, что отправился на их родину изучать кинематограф. Собственно «Универсальный язык» (второе название дано принципиально только на фарси — «Любовная песнь для индюшки») — итог этого периода. Во избежание культурных и языковых неточностей сценарий Ранкин написал совместно с иранскими соавторами Илой Фирузабади и Перузом Немати.
Итак, заметив Мэттью, мы постепенно углубляемся в историю. Герой Ранкина возвращается в Виннипег 29 февраля не просто так. Он спешит поздравить мать, которую очень-очень давно не видел. Тут-то и кроется разгадка. Фарси, персы и даже индюшки, гуляющие по заснеженным, почти татиевским геометрически выверенным пространствам (так же геометрически скрупулезно запечатленным оператором Изабелль Стащенко) становятся важными элементами его путешествия.
Просто индюшка
Но, пожалуй, об индюшках стоит сказать отдельно. Как ни странно, именно эти птички связывают многие сюжетные линии. Однако нам не нужно пытаться понять, почему они оказались в снегах Манитобы. По сути, эти пернатые — абсурдный символ культурной инаковости. Ведь, попадая в другую страну, мы не анализируем окружающую действительность так, как если бы эта действительность вдруг заселилась по соседству. Принимая происходящее по умолчанию, мы просто пытаемся переключить внутри себя нужный для восприятия регистр. И чудом становимся терпимее.
Просто любовь
Как заметил Ранкин в одном из интервью, за последнее время человечество стало по-настоящему одиноким. Собственно, намерение показать чувство обособленности Мэттью, а также каждого встреченного им человека — и есть цель режиссера. Он, точно женщина-лакримолог, собирает все увиденное в свою коллекцию слез. Да, местами заигрывая не то с Луисом Бунюэлем (времен «Скромного обаяния буржуазии»), не то с Уэсом Адерсоном и его комиксной манерой передачи реальности. Но если вы дадите Ранкину шанс и досмотрите ленту до конца, то нежный и безмерно поэтичный финал заставит вас взглянуть на происходящее иначе. Ведь, как известно, большого одиночества не бывает без большой любви.
